Международная Московская Книжная Ярмарка
05.09.2023«Королевский секрет»
22.09.2023
Пролог
Франция, 1728 год
С Варфоломеевской ночи прошло более полутора столетий. Казалось бы, та страшная резня, унесшая более тридцати тысяч жизней невинных, навсегда запечатлелась в сознании людей, и они никогда больше не повторят ошибок прошлого. Но вот − религиозные противоречия и политическая раздробленность, вызванная необдуманными действиями регента и советниками малолетнего монарха, всколыхнули Францию с новой силой, грозя в который раз обагрить кровью улицы городов и деревень.
Невнятная тревога, замешанная на чувстве тоски, страха и потерянности, витала в воздухе, заставляя жителей небольшого бургундского городка Тоннер вздрагивать при виде солдат Его Величества, ибо за последнюю неделю было арестовано несколько десятков сторонников янсенитов[1]. Но остановить массовую истерию оказалось не так-то просто.
– Франсуаза, смотрите, – выглянув окно, проговорил адвокат де Бомон, – возле дома наших соседей собралась толпа. Интересно, что могло произойти?
– Даже знать не хочу, – проворчала женщина средних лет, с негодованием поглядев на мужа. – Вы думаете, что я настолько любопытна, что готова в моем состоянии нестись сломя голову и выяснять причину сборища ротозеев?
Луи дʼЭон смерил глазами сильно располневшую жену, находившуюся на сносях. «Франи никогда не слыла первой красавицей, но видит Бог, эта беременность настолько ее изуродовала, что она вызывает у меня чувство отвращения. Будем надеяться, что хоть в этот раз Господь сжалится над нами и подарит нам долгождан… о, дьявол меня побери!»
– Франсуаза, это солдаты! – невольно вскрикнул адвокат. – Они… этого не может быть…
– Что? Что там происходит? – нахмурилась женщина, глядя на потрясенного до глубины души мужа. – Почему вы молчите, мсье?
Не дождавшись ответа, грузная женщина, бывшая на девятом месяце, осторожно соскользнула с кушетки и, кряхтя, заковыляла к окну.
– Чего вы там такое увидели, что… Святая Дева! – начала она и тотчас же осеклась, увидев, как двое солдат в сопровождении офицера поволокли мимо их дома упирающегося законника, господина Дюпена. За ними, ломая руки и причитая, бежала его жена Жюли и их многочисленное потомство, не понимавшие, за что арестовали отца.
– Мой Бог, – ахнула Франсуаза, побледнев, – не могу поверить! С какой стати они схватили его? Пьер-Антуан самый тихий и самый скромный адвокат во всем городе. Я никогда не слышала о нем дурного слова. Ну разве что от жены, которая вечно жаловалась на недостаток денег и малодушие мужа.
– Ну, иногда в тихом омуте…
– Не говорите, мсье, глупости! – вспыхнула мадам дʼЭон. – Да сей господин и мухи не обидит. Излишняя мягкость – это не повод для заключения под стражу. Сказать по правде, я всегда удивлялась, каким образом наш сосед вообще мог отстаивать права кого-то в суде, когда он сам о себе позаботиться не в состоянии.
– Не может, точнее, не мог, – хмыкнул Луи, – поэтому-то и клиентов у него почти не было.
– Знаю, – отходя от окна и с трудом садясь на стул, отозвалась его жена, – бедняжка Жюли даже была вынуждена отказаться от прислуги в том месяце, ибо они едва сводили концы с концами. Если Пьер-Антуану предъявят обвинение, то они и вовсе лишатся доходов и им придется продать дом и уехать. Но куда? Не представляю! У них девять детей!
– Мы тоже пойдем по миру, – буркнул адвокат де Бомон, помрачнев, – раз уж…
– Вы порядком надоели мне своим ворчанием, – гневно одернула его Франсуаза. – Все девять месяцев я постоянно слышу от вас: вы должны, вы обязаны… Надоело, сударь! Никто не может повлиять на природу! Лишь Господь, которому я молюсь денно и нощно, может излить Свою милость на нас… ну или нет.
Мсье дʼЭон хотел что-то ответить своей уставшей от бесконечных беременностей жене, но в ту же секунду распахнулась дверь и на пороге появилась их служанка Моник, щуплая девчушка лет четырнадцати, с живыми глазами и вечно выбивающими из-под чепчика белыми кудряшками, и с ходу затараторила:
– Ой, это такой ужас, такой страх… пришли солдаты и… ну главный их… и такой устроили грохот, такой стук. Ай-ай, какой страх нагнали… Они перевернули в доме мсье Дюпена все вверх дном.
– Почему это? Они что-то искали? – приподнял бровь Луи.
– По-видимому, так и есть, – пожала та плечами, – иначе зачем все крушить?.. А мадам Жюли так кричала, так кричала, когда они уводили ее мужа.
Хозяйка, вопросительно поглядев на мужа, перевела взгляд на служанку, первую сплетницу их квартала.
– А за что же его арестовали, Мими? Уверена, что ты обо все уже разузнала. Я права?
– Как? – всплеснув руками, изумилась девчушка. – Разве вы не знаете, за что сейчас можно угодить в тюрьму? Так за… за… ну как там его… за янсенизм же, ну за эту… ложную религию… аль не слышали? Об этом в городе только и говорят.
Присев рядом с женой, адвокат с любопытством взглянул на малограмотную служанку, дочь одного клиента, отданную в услужение мсье де Бомона в знак благодарности за выигранное дело.
– Интересно, интересно… а что ты о ней знаешь?
– Мсье, неправильно заводить подобные разговоры в такое непростое время, – запротестовала Франсуаза, замахав руками. – Сами же знаете, что даже стены имеют уши. Еще беду накликаете на наш дом. Вам мало проблем, которые обрушились на нас несколько лет назад?
– Мадам, вы постоянно меня перебиваете, причем не только дома, но и в гостях, ставя в неловкое положение, – сурово заметил адвокат. – Не пристало человеку в моем положении спрашивать совета у жены, что делать и о чем говорить со своей прислугой.
– Значит, я перебиваю вас, мсье? – вспыхнув, с вызовом проговорила мадам де Бомон. – Мне стоило начать делать это намного раньше. Наверное, тогда мы не остались бы с пустым кошельком, и нам не пришлось бы влачить сейчас жалкое существование.
– Не понимаю, о чем это вы, – насупился Луи, не любивший упреков в свой адрес.
– Ах, вы не понимаете. Что ж, тогда я напомню.
– Может, не стоит перед прислугой…
Но мадам де Бомон было уже не остановить. Трудности, с которыми пришлось столкнуться семье адвоката в последние годы, бесконечное рождение детей, ведение домашнего хозяйства при весьма скромных доходах мужа оказали пагубное влияние на характер и без того суровой женщины.
– Нет уж, пусть знают все, ЧТО мне пришлось пережить… мне, дворянке по происхождению!
– Но ваши родители согласились на этот брак, да и вы были не против замужества, – раздраженно ответил адвокат, покосившись на затаившую дыхание Моник, предвкушавшую очередной скандал в семье хозяина.
– Конечно, согласились, – парировала покрасневшая от досады жена, – молодой перспективный адвокат из уважаемой семьи. Если бы я тогда знала, что вы ввяжетесь в ту авантюру, из-за которой мы потеряли не только все наши сбережения, но и виноградники, а их мне жаль больше всего, то я скорее ушла бы в монастырь, чем согласилась пойти с вами под венец.
Покраснев от стыда, господин дʼЭон опустил глаза. Ну да, несомненно, жена была вправе укорять его за совершенную несколько лет назад глупость. В те времена Луи был еще молод, горяч и не сразу осознал грозящую его семье опасность. Впрочем, на эту удочку попался не он один, но и многие уважаемые люди, ибо систему шотландского банкира Лоу[2] поддержал сам Филипп Орлеанский, регент короля Людовика XV.
Созданный господином Лоу банк приобрел бешеную популярность у всех платежеспособных слоев населения. Но небывалый успех вскоре стал и причиной его гибели. Кредитное учреждение, выпустившее около трех миллиардов бумажных денег под гарантию всего семисот миллионов наличными, оказалось не в состоянии платить своим клиентам во время чудовищной паники, охватившей Париж в начале 1720 года на фоне появившихся непонятно откуда слухов о банкротстве Лоу. Как и многие другие акционеры, семья де Бомон оказалась у разбитого корыта. Все их состояние было безвозвратно потеряно.
– Сколько раз я должен приносить свои извинения? – глухо спросил адвокат. – Прошло столько лет…
– Да, прошло много лет, вы правильно заметили… вот только количество лет не прибавили вам, сударь, ни ума, ни мудрости.
Франсуаза с трудом встала и поплелась к двери.
– Когда вас будут пытать живодеры Его Величества, вспомните о том, что я предупреждала вас, мсье, что не стоит болтать лишнего. Меньше знаешь, крепче спишь.
– Непременно, мадам, – проводив жену злобным взглядом, отозвался Луи, после чего вновь обратился к служанке: – Итак, Мими, так о чем шепчутся в народе? Ну! Не пугайся. Обещаю, что все останется сугубо между нами. Мне просто интересно узнать настроения в городе. В конце концов, я же представляю интересы разных сословий в суде.
Потоптавшись в нерешительности, служанка принялась пересказывать разнообразные слухи, толки и сплетни, услышанные за пределами дома.
– А еще утверждают, на могиле того самого Пари[3] творятся жуть какие странности.
– Странности? Интересно, интересно. Продолжай, Мими. Что за странности?
Оглянувшись по сторонам, девочка заговорщицки произнесла:
– Говорят, что больные тотчас же исцеляются, стоит им всего лишь прочесть молитву возле могилы того дьякона. А толпища там … ой-ой-ой… народа видимо-невидимо!
– Хм… то есть они читают молитву и тотчас же поправляются? Чудеса, да и только.
– Так я ж о чем! – кивнула головой служанка. – Приносили и паралитиков, и слепцов приводили, и больных… как их там… водянкой… Так они терлись о могильный камень и вмиг становились здоровыми.
– И ты веришь этим сказкам? – усмехнулся адвокат.
– А то как же? – обиделась Моник. – Так в народе говорят… И… и вовсе это не сказки.
– Берегись! – предупредил ее хозяин. – Помнишь, о чем сейчас сказала твоя хозяйка: и стены имеют уши.
Луи дʼЭон де Бомон был прав. Действо, развернувшееся на кладбище Сен-Медар, походило скорее на ведьмовский шабаш, чем на поклонение рано почившему богослову: неуравновешенные больные, желающие избавиться от чудовищных язв или уродства, возносили молитвы и бились в конвульсиях, а многие из них даже впадали в транс.
Эти чудесные исцеления не могли не вызвать в обществе ажиотаж, благодаря которому янсенисты вновь подняли голову и стали уже открыто изобличать как церковную тиранию, так и светскую. А гонения на радикально настроенных сторонников новой реформации лишь увеличивали их популярность. Даже приказ короля о закрытии кладбища не смирил праведников, упрямцев и вольнодумцев. На следующий день на воротах Сен-Медар появился листок со следующим текстом: «De par le Roy, défense à Dieu de faire miracle en ce lieu[4]».
Поэтому в те времена даже разговор на подобную тему мог быть расценен как сочувствие янсенистам и стать причиной преследования.
– Так что, Мими, если ты не хочешь оказаться на эшафоте и подвергнуться жестоким пыткам, то советую помалкивать и держаться в стороне от разговоров на подобные темы. Понятно?
Побледневшая от испуга девушка послушно закивала головой.
– То-то, – поднимаясь, произнес адвокат.
Он хотел еще что-то добавить, но в эту самую минуту в комнату вбежала кухарка и закричала истошным голосом:
– Хозяйка… она… кажись, рожает!
– Что?
– Уже вόды отошли… чего стоишь, дуреха? – накинулась на служанку пожилая женщина. – Воды неси и тряпки чистые… А вы, сударь, за врачом бы поскорее послали. Худо мадам, ой как худо. Боюсь, как бы Богу душу не отдала.
– Да-да, сейчас же пошлю Мишеля, – пробормотал не на шутку встревоженный мсье де Бомон. – Ступай к хозяйке и не отходи от нее ни на секунду.
Пронизывающий холод вызывал озноб, но адвокат, казалось, не замечал того, что в камине давно погас огонь. Он продолжал ходить взад и вперед по стылой комнате, стараясь отогнать от себя дурное предчувствие и возможное разочарование: долгожданный ребенок, который должен был появиться еще десять дней назад, мог стать либо великим счастьем для семьи, либо безысходным горем.
– Родила! Родила! – вбежав в комнату, затараторила Мими. – Ой, какой ребеночек хорошенький!
– Мальчик или девочка? – затаив дыхание, спросил Луи дʼЭон.
– А вы сами посмотрите, – лукаво окинула его взглядом служанка.
Стремглав бросившись из комнаты, адвокат без лишних церемоний ворвался в спальню супруги. Молча подойдя к лежавшему возле матери ребенку, хозяин дома откинул пеленку и… замер на месте. Увы, чуда не произошло!
– Мадам, вы только что УБИЛИ нашу семью!
Круто повернувшись на каблуках, он покинул комнату, не произнеся больше ни слова.
Глава 1
Шахматная партия
Санкт-Петербург, 1741 год
Кончина Анны Иоанновны в октябре 1740 года заставила призадуматься многие государственные умы в Европе: в России может начаться смута и разыграться битва за власть. Именно поэтому, желая сблизиться с русскими оппозиционными кругами, в частности, с Елизаветой и ее сторонниками, чтобы в обмен на финансовую и военную помощь добиться своих целей, в столицу российского государства почти одновременно прибыли посол Швеции Эрик Матиас фон Нолькен и посол Франции Жак-Иоахим Тротти, маркиз де ла Шетарди. Вначале взгляды двух мужей не совпадали. Более того, француз и вовсе был скептически настроен и не желал воспринимать дочь Петра в качестве политика, но в начале 1741 года его мнение резко изменилось.
– Дорогой господин Нолькен, – входя в уютную гостиную шведского посольства, проговорил француз. – Вот уж не ожидал застать вас в столице. Мне говорили, что вы покинули Санкт-Петербург.
– Время летит быстро, господин маркиз, – указав на кресло возле камина, отозвался холеный мужчина средних лет, с очень проницательными глазами. – А новости еще быстрее… Я в действительности покидал Россию на некоторое время, но дела заставили спешно вернуться обратно. Ни для кого не секрет, что и вы не сидели сложа руки… Кстати, позвольте спросить, не желаете ли вы сыграть в шахматы, Ваше Сиятельство?
– Не могу сказать, что я мастер в этом деле, но извольте… С удовольствием составлю вам партию.
Сделав знак слуге, стоявшему возле дверей, посол Швеции прищурился, исподтишка рассматривая ловкого и опытного соперника. «Интересно, зачем Шетарди вновь прибыл в Россию? После того, как он публично унизил императрицу, сказав ей, что не может передать от своего короля Людовика уверения в самой нежной дружбе, а лишь готов засвидетельствовать удовольствие, которым преисполнен Его Величество при возобновлении добрых отношений, мне казалось, что двери дворца навсегда закрыты для него. Но француз вернулся… странно! Не мешало бы разузнать, какую игру затеял бездарный Луи и его идиоты-министры. Как бы они не спутали нам все карты».
В дверях показались слуги, которые внесли изящный столик со стоящей на нем шахматной доской.
– В этом году в Санкт-Петербурге стоит мерзкая погода, не так ли? Мне кажется, что будет лучше остаться возле камина, если не возражаете.
– О да, ваша предусмотрительность делает вам честь, господин посол, – улыбнувшись, ответил Шетарди.
Он не первый раз общался со шведским послом и прекрасно знал, каким опасным противником являлся господин Нолькен. Силы, которые он представлял, затеяли опасную игру, о чем предупреждали французские агенты и шпионы. Однако маркиз хотел лично узнать о планах противоборствующей стороны, именно поэтому и напросился на аудиенцию к дипломату.
– Итак, Ваше Сиятельство, я уступлю вам белые фигуры, – лукаво взглянув на собеседника, начал посол, усаживаясь напротив Шетарди. – Как-никак вы мой гость сегодня. Но предупреждаю вас, что это единственная уступка, которую я готов сделать в настоящее время.
– Благодарю вас за честь, господин Нолькен, – с легким поклоном ответил маркиз. – И несмотря на то, что я, как уже предупреждал вас, не слишком сильный игрок, я постараюсь доставить вам удовольствие.
– Что ж, извольте начинать.
Посмотрев на выстроенные строгими рядами фигуры, французский посол сделал ход.
– Е4, сударь.
Насмешливая улыбка скользнула по губам Нолькена. Взяв пешку, он сдвинул ее на Е5.
– Мне говорили, что Ее Величество осталась вами недовольна, маркиз, – бросив быстрый взгляд на оппонента, начал прощупывать почву шведский посол.
– Я действовал в рамках данных мне инструкций, не более, – уклонился от ответа Шетарди. – Мой король решил пока не раскрывать русским широких объятий… Слон С4, господин Нолькен.
Швед перестал улыбаться и подозрительно уставился на собеседника.
– Хм… что вы хотите сказать этим ходом?
– Извольте объяснить, господин посол, что вы имели в виду: мнение Франции по вопросу дружбы с Россией или же игру в шахматы?
– В данном случае меня интересует и то и другое, маркиз, – откинувшись на спинку стула, отозвался Нолькен.
– Что ж, я отвечу вам чуть позже, ибо сейчас ваш ход, мсье.
– Ну хорошо, – после минутного молчания произнес посол. – По сути, с последней нашей встречи мы не добились больших результатов в переговорах. Как вы знаете, через личного врача Елизаветы Петровны, господина Лестока, мне удалось установить контакт с дочерью Петра. Благодаря этому посредничеству была достигнута договоренность о личной встрече… Конь С6, маркиз.
– И как вам показалась цесаревна? – задал вопрос французский посол, призадумавшись. – Мне говорили, что, несмотря на надлежащее воспитание и образование, она вряд ли сможет самолично управлять страной.
– Для этого есть советники, маркиз. Ваш король тоже не особо сведущ не только во внешней, но и во внутренней политике, не так ли? Вы не хуже меня осведомлены о том, что кардинал Флери, да и мадам де Шатору имеют огромное влияние на Людовика. Они, а не он истинные правители Франции.
– Господин Нолькен, мне бы не хотелось сейчас обсуждать положение дел в моей стране. Согласитесь, что и Швеция, особенно после поражения в Северной войне, переживает не самые лучшие времена. Насколько мне известно, ваша страна готовится к войне с Россией… Но вернемся к делам более насущным, вы же не против, сударь?.. Итак, вы встречались с Елизаветой лично?
Насупившись, шведский посол, недовольный словами маркиза де Шетарди, ответил не сразу.
– Да, Ваше Сиятельство, меня удостоили чести быть принятым на окраине города. К слову сказать, а вы знаете или, видимо, слышали от своих агентов… да-да, не удивляйтесь, я прекрасно осведомлен о ваших шпионах и об их действиях, которые, признаюсь, иногда доставляют нам немало хлопот… что знать не особо поддерживает цесаревну?
– Да, до меня доходили такие слухи. Но дочь Петра пользуется большой популярностью в народе, так сказать, в русском обществе. Тем не менее страсть к удовольствиям мешает честолюбивым устремлениям принцессы. Ее не воспитали для великого. Хотя… кто знает, на что способен человек, ведомый инстинктом самосохранения… А сейчас ситуация складывается не в пользу дочери Петра. Но я также знаю, что влиятельные кланы и нынешнюю императрицу не особо уважают, а ее мужа, Антона Брауншвейгского, и вовсе презирают.
– Да, мне это известно, – подтвердил посол. – Именно поэтому и вы, и я здесь, разве не так? Цель Франции, да и Швеции тоже – ослабить наконец-то влияние наших врагов австрийцев… Ваш ход, сударь.
Хитро поглядев на соперника, Шетарди обратился к нему со странной улыбкой.
– Мне радостно от того, что в кои-то веки наши взгляды на положение дел в мире совпали. Согласитесь, такое взаимопонимание между нашими странами случалось не часто. Но вы не ответили на мой вопрос: как вы нашли дочь Петра? Правильно ли поступили наши министры, сделав на нее ставку? Поговаривают, что Елизавета осознает свое бессилие. Что ее окружают лица, которые не в состоянии помочь цесаревне достигнуть цели. Отсюда и уныние, которое вселяет в нее робость даже при самых простых действиях. И полагаю, а точнее сказать… я просто уверен, и думаю, вы согласитесь со мной, дорогой Нолькен, что преодолеть инертность у самой принцессы не получится. Оставить страхи Елизавета сможет лишь в том случае, если она послушается добрых советов, не так ли? – маркиз многозначительно уставился на шведского посланника. – Только вот чьих?.. Ферзь Н5.
Неприкрытое удивление промелькнуло в глазах господина Нолькена. Садясь за партию шахмат с французским послом, он и не предполагал, что игра примет такой серьезный оборот. Несмотря на то, что их страны всегда находились в дружеских отношениях друг с другом и были единодушны в вопросах, касающихся политики, направленной на ослабление позиций России на мировой арене, сейчас оба дипломата пытались опередить один другого в переговорах с Елизаветой и ее окружением. Швеция жаждала реванша после позорного поражения, в то время как Франция боялась, что Россия возьмет сторону Вены в вопросе австрийского наследства[5].
Окинув взглядом доску, швед оценил ситуацию. «Хм… а маркиз не так уж прост, как хочет казаться. За простодушием скрываются коварство и притворство. С ним стоит держать ухо востро. Все-таки мое первое впечатление о нем было верным, даром что меня пытались убедить в обратном. Интересно, какую игру он задумал?»
– А вы опытный игрок, – взяв в руки коня, констатировал Нолькен.
– Ну что вы, – хитро прищурился Шетарди, – мне до вас еще расти и расти. Вообще, шахматы – не моя стихия. Вот вы – истинный мастер своего дела. Уверен, что принцесса по достоинству оценила ваши таланты.
– Я бы не был столь категоричен, дорогой маркиз, – самодовольно улыбнувшись, ответил шведский посол, не заметив подвоха. – Легкомыслие, чрезмерная осторожность и нерешительность дочери Петра говорят не в ее пользу, но природный ум и смекалка дают надежду на то, что не все потеряно. И… между нами, она не сидит сложа руки и уже вступила в переговоры с рядом высокопоставленных чиновников, в том числе и генералов… Конь F6!
– И что? – Острый взгляд опытного дипломата оценил диспозицию на шахматной доске, и тот мысленно усмехнулся: швед в очередной раз переоценил свои возможности. – Гвардия готова поддержать любимую дочь Петра?
– Думаю, да, – глухо промолвил Нолькен. – В то время, как покойная императрица устраивала… как она их называла… шутихи, принцесса раздавала подарки, крестила детей гвардейских солдат, очаровывала их своими взглядами и улыбками.
«Что ж, тогда, я думаю, не мешает написать господину Амело[6] и поделиться с ним этими сведениями, – призадумался Шетарди. – Сдается мне, что сейчас важно оказать цесаревне содействие для восшествия на престол. Если это произойдет, то тогда Россия возродит былое величие, утраченное при Анне Иоанновне. Между тем очевидно, что при слабом и безвольном правителе Россия никоим образом не сможет угрожать Франции и ущемлять ее интересы. Хотя тут тоже есть риск: а что будет, если Елизавета, найдя себе опору, все же совершит переворот? Тогда… неплохо бы помочь ей. Но вдруг дочь Петра потом забудет о тех, кто помог ей обрести власть? А что, если Нолькен что-то недоговаривает и ему известно больше? В любом случае я склонен предполагать, что принцесса может не выказать благодарность в той степени, на которую рассчитывает посол, поддерживая ее интересы. Но с другой стороны… да, игра рискованная, но, черт подери, почему бы не попробовать? Да, я готов рискнуть. И даже рискнуть головой!»
– Похоже, Елизавета не так проста, как мне показалось в самом начале, – после минутного размышления проговорил он вслух. – Мне бы следовало прислушаться к вашей интуиции.
– Уверяю вас, маркиз, ее задорные глаза, привлекательная внешность, манеры и шарм обведут вокруг пальца любого… но не нас с вами, не правда ли? Мы-то опытные дипломаты, повидавшие на своем веку, ох, как много, и не поддадимся на женские уловки и ухищрения.
О, эти женские уловки −
Причёски, платья, томный взгляд.
Но с опытом ценю все больше,
Не красоту, а трезвый ум…
Шведский посол рассмеялся собственной шутке, но в следующее мгновение его смех внезапно оборвался, ибо в этот момент противник вместо пешки поставил своего ферзя и загадочно улыбнулся.
– Шах и мат, господин посол! Игра окончена…
Глава 2
Предупреждение
Франция, Осер, весна 1741 года
– При всем моем уважении, но у вас растет настоящий преступник, мсье и мадам де Бомон, – сидя за обшарпанным столом, изрек сурового вида человек. – И если вы не наставите его на путь истинный в ближайшее время, то он угодит за решетку раньше, чем получит образование.
Директор встал и заложив руки за спину прошелся по бедно обставленному кабинету, в котором, кроме массивного шкафа, почерневшего от времени дубового стола и трех стульев, не было ничего. С самого первого дня пребывания в приходской школе (ибо финансовые возможности семейства были весьма ограничены, несмотря на благородное происхождение) проказы Шарля Женевьевы Луи Огюста Андре Тимоте дʼЭон де Бомон выводили господина Граммона из себя. Обычно спокойный и уравновешенный, пожилой человек буквально метал громы и молнии, выслушивая жалобы воспитателей малолетнего негодника.
– Ваш сын ни во что не ставит учителей, отказывается зубрить молитвы и ведет себя неподобающим образом во время церковного пения, отвлекая других учеников кривлянием и шутками. А совсем недавно был и вовсе вопиющий случай. Он раздобыл где-то женское платье, как выяснилось позже, негодник стащил его из прачечной у одной посудомойки, и в таком виде заявился в класс. Надо ли говорить, что урок отечественной истории был сорван?
Мсье де Бомон вздрогнул от неожиданности, а его жена невольно вскрикнула и едва не упала без чувств.
Директор школы бросил озабоченный взгляд на посетительницу и спросил:
– Мадам де Бомон, позвольте предложить вам стакан воды? Или, может быть…
– Нет-нет, – быстро беря себя в руки, отозвалась Франсуаза. – Это… все нервы. Я весьма расстроилась, услышав ваши слова. Признаться, вы озадачили меня. Да, Шарль всегда был непоседой и его трудно назвать примерным мальчиком, и я, что греха таить, всегда относилась снисходительно к его проказам, но чтобы…
– А я всегда говорил вам, мадам, что вы слишком балуете сына, – хмуро заметил мсье де Бомон. – Вот к чему привело ваше воспитание.
Франсуаза зарделась, но промолчала.
– Признаюсь, поступки вашего сына меня очень огорчают, – продолжил разговор директор школы. – И это я еще не упомянул о том, что он постоянно задирает детей и устраивает словесные перепалки, которые часто перерастают в драки.
– Мне очень жаль, что так происходит, – угрюмо отозвался адвокат, удрученный поступками отпрыска. – Но позвольте узнать, почему вы не наказываете его? Ваше попустительство идет ему во вред. Я отдавал сына в ваше заведение не для того, чтобы с вашего молчаливого согласия ему позволяли поступать неподобающим образом.
– Что? – Кровь бросилась в лицо господина Граммона. – Вы действительно обвиняете меня в том, что я спускаю с рук проделки вашего сына и оставляю их полностью безнаказанными? Да не проходит и дня, чтобы мы не сделали выговор или не выпороли сорванца за нарушение дисциплины. Мы сажали его на хлеб и воду, одевали в женское платье и выставляли на всеобщее обозрение, думая, что такой позор послужит для него уроком и заставит призадуматься над своим поведением, но мы ошиблись. Ему так понравилось примерять платья, что на следующий день, как я и рассказал вам, он опять вырядился женщиной…
– Вы что сделали? – ахнула мадам де Бомон. – Кто вам позволил выставить на посмешище человека, унижая его достоинство? Вы – преступник!
– Мадам, при всем моем уважении, – вспыхнул директор школы, – я бы попросил не разбрасываться столь громкими обвинениями и не учить меня, КАК мне справляться с МОЕЙ работой.
– Ваша работа заключается в том, чтобы оскорблять ваших подопечных и измываться над ними? – покраснев от негодования, парировала мадам де Бомон.
Затем она обратилась к мужу и жестко произнесла:
– Луи, я считаю, что нашему сыну не место в этом заведении.
– Мадам, позвольте мне САМОМУ решить этот вопрос. Я уже не раз предостерегал вас от попыток делать мне замечания, особенно прилюдно.
Сверкнув глазами, Франсуаза дʼЭон вскочила и, не сказав больше ни слова, вышла из кабинета.
– Прошу вас простить выходку моей жены, – устало произнес адвокат. – Он – ее любимец, а матери трудно смириться с тем, что из любимого чада не выйдет ничего путного. Учеба, как видно, не его конек. Что ж, придется отдать Шарля кому-нибудь в подмастерья. Может, хоть там будет толк.
– Я бы не был столь категоричным, – не сразу ответил господин Граммон, задумчиво посмотрев на собеседника. – Причина, почему мы до сих пор не отправили вашего сына домой, как раз и заключается в том, что, несмотря на все его шалости, Шарль блестяще сдает все экзамены. Да-да, не удивляйтесь. Вот поглядите ведомости! У вашего сына, если, как я уже говорил ранее, он не попадет в тюрьму, большое будущее. Поверьте мне!
Директор школы достал толстую книгу и, полистав ее, нашел нужные записи.
– В том году все без исключения предметы были сданы на «отлично». Более того, Шарль весьма красноречив, у него великолепная память и хорошо подвешен язык. Ваш сын – первый ученик в классе, но при этом и первый сорванец школы, с которого более слабые берут пример. Поэтому… пожалуй, ваша супруга права: ему не место в нашем учреждении. У Шарля чересчур острый ум, бойкий язык и бешеный темперамент. Все его поступки – это своеобразный вызов, который ваш сын бросает моим воспитателям ежедневно. Обстановка в школе накалилась, поэтому-то я и вызвал вас. Я не знаю, зачем он так поступает, но сдается мне, что за его неподобающим поведением скрывается тайна, разгадать которую пока не в состоянии никто.
Адвокат дʼЭон как-то странно посмотрел на директора и уронил голову на руки.
– Это мой крест, господин Граммон. Тяжкий… тяжкий крест!
Директор школы, раздираемый любопытством, молчал, не желая показаться чересчур назойливым. Он надеялся, что пробудившееся в собеседнике раскаяние позволит ему раскрыть загадку семьи адвоката. Но тот, нахмурившись, безмолвствовал, хотя весь его вид говорил о том, что тайна, снедающая его, слишком мучительна. И все же, несмотря на тяжелую ношу, Луи дʼЭон де Бомон не был готов поделиться этим секретом с посторонним.
Наконец отец Шарля встал и, взяв в руки потертую треуголку, прервал молчание:
– Хорошо, господин Граммон, я прислушаюсь к вашему совету и заберу сына домой. Возможно, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, или… нет, я совершил ее гораздо раньше, прогневив нашего Создателя. Гореть мне в Аду.
С этими словами адвокат открыл дверь и вышел из кабинета.
– Что бы это могло значить? – хмыкнул директор школы, глядя вслед посетителю. – Интересно, что скрывается за таинственными фразами? Эх, жаль, что я так и не выяснил тайну этой странной семьи. Но с другой стороны… мы наконец-то избавимся от проказника. Огромное облегчение для всех нас. Хвала Создателю!
Через час с небольшим все семейство уже тряслось в дилижансе по направлению к Тоннеру.
– Это же надо было потратить шестьдесят четыре су из-за этого негодника, – сокрушался Луи дʼЭон, подсчитывая в уме расходы на поездку. – А все вы, мадам. Зачем вы увязались за мной? Я мог бы спокойно обойтись и без вас.
– Разумеется, могли. Господи, сударь, ваша прижимистость не имеет границ, – зыркнула на мужа Франсуаза. – Мне давно уже кажется, что я и наши дети вам в тягость. Хочу отметить, они не только мои, но и ВАШИ! Не по своей милости я рожала каждый год на протяжении стольких лет. Вы же все о мальчике мечтали? Так в чем еще вы хотите меня упрекнуть?
– Лишь в том, что у вас слишком длинный язык, Франсуаза, – уставившись в маленькое окошко, ответил адвокат. Затем, не поворачивая головы, добавил: – Шарль, перестань буравить меня взглядом. Мы поговорим дома о твоем поведении. И на этот раз…
Луи сделал паузу и, оторвавшись от окна, бросил пристальный взгляд на жену:
– …нам НИКТО не помешает. Вам понятно, мадам?
Мсье де Бомон вновь отвернулся и погрузился в свои невеселые думы.
– Как бы не так, – пробормотала Франсуаза, решившая как истинная мать до конца защищать своего ребенка.
– Матушка, все хорошо, вы не переживайте за меня, – наклонившись к ней, проговорил юноша.
Он ласково посмотрел на мать и расплылся в тихой улыбке.
– А хотите, я что-то покажу вам? – спросил он внезапно.
– Ну хорошо, покажи, дорогой, – потрепав сына по щеке, сказала мадам дʼЭон.
Достав из-под плаща плоскую коробочку, Шарль протянул ее матери.
– Только сразу не открывайте ее, матушка, – посоветовал он, – а то разбегутся.
– Разбегутся? – озадаченно посмотрела на него Франсуаза. – А кто здесь?
– Мои веселые друзья, – подмигнув, отозвался сын.
– Я смотрю, ты новую шалость задумал?
– Не совсем новую. Благодаря им я заработал почти сорок су! Вы представляете? – с гордостью заявил юноша.
– Почти сорок су? – изумилась его мать. – Но каким образом?
Шарль взять коробочку из рук матери и осторожно открыл ее.
– Вот, смотрите! – торжественно произнес он, указав на несколько членистоногих тварей, сбившихся в кучку.
– Боже, кто это? Что за мерзость? – поморщилась Франсуаза, невольно отпрянув.
Юноша рассмеялся и закрыл коробку.
– Это пауки-сенокосцы, матушка. Вы не раз видели их, наверно. Они живут в тёмных влажных нишах пещер, деревьев и под камнями. В школе я утверждал, что это смертельно ядовитые тарантулы и самым любопытным давал посмотреть… само собой, за деньги. Если бы вы не забрали меня, то через месяц-другой я заработал бы восемьдесят, а то и сто су.
Паучок, паучок,
су мне в лапках принесет,
обмануть легко глупца,
коль головушка пуста…
Эх, обидно! – с сожалением констатировал бывший воспитанник школы, сокрушавшийся больше о потере доходов, нежели о перспективе остаться неучем.
– Полно, Шарль, болтать глупости, – рассмеялась его мать. – Пора уже взяться за ум.
– Наконец-то я слышу первые здравые слова из ваших уст, мадам, – прервав молчание, вступил в разговор глава семейства. – Тебе по сути дела пора обдумать свое будущее. Я не собираюсь кормить еще один рот. Их и так слишком много в моем доме. Следует пустить твою неуемную энергию в мирное русло… Я не желаю слушать никаких возражений, мадам! Все, достаточно! Я НЕ ЖЕЛАЮ обсуждать мое решение ни с вами, госпожа дʼЭон, ни уж тем более с вами, молодой человек, из-за которого у меня одни неприятности.
Оставшийся путь семья де Бомон проехала в полной тишине, нарушаемой лишь жалобным скрипом кареты, то и дело попадающей в ямы и ухабы, топотом копыт да редким возгласом возницы.
Лишь глубокой ночью, уставшие, продрогшие и голодные, они добрались до дома. На пороге их встретила заспанная Моник с фонарем в руке.
– Ох, хвала Небесам, вы вернулись. А я уж чего только не передумала. Вдруг грабители, или опоздали на дилижанс, или еще какая напасть приключилась… Ой, мсье Шарль… Вы? А почему вы не в школе? Вы больны? Может, за доктором сбегать? Так я мигом!
Луи де Бомон поморщился. «Господи, как я устал от этой женщины! – вертелось у него в голове. – Ну почему я до сих пор ее не рассчитал?.. Франсуаза! Эта ведьма не разрешает даже голос на нее повышать. И почему я все время прислушиваюсь к ее мнению? Завещание… вот почему. Завещание ее тетки, зловредной старухи, которая никак не может окочуриться, будь она трижды проклята! Завещание, благодаря которому мы сможем забыть о нужде и лишениях до конца своих дней».
В это время служанка, продолжая щебетать и не давая никому и слова вставить в свой монолог, помогла снять верхнюю одежду госпоже и юноше.
– Моник, Господи, ты можешь помолчать? – не выдержал в конце концов хозяин. – От твоей трескотни у меня разболелась голова. И так дорога оказалась чрезвычайно трудной, а тут ты… никому ничего не нужно.
– А как же ужин? – распахнув глаза от изумления, молвила Мими.
– Завтра поедим.
– Ну уж нет! – влезла в разговор Франсуаза. – Вы, мсье, можете поступать, как вам заблагорассудится, а я и Шарль проголодались. Накрой на стол, Моник, мы сейчас придем.
– Так все уже давно ждет вас… ой, да! Совсем забыла! Вам сегодня принесли письмо… Очень солидный господин! Сказал, чтобы я лично передавала вам в руки… Оно очень важное… Батюшки… куда же оно запропастилось? Куда я могла его положить?..
Служанка начала везде рыскать в поисках письма, бормоча что-то неразборчивое вполголоса. Луи де Бомон в сердцах швырнул длинный плащ, перчатки и трость и заторопился наверх, в свою комнату, костеря Моник на чем свет стоит.
– Ой, да вот же оно, – вытаскивая письмо из корзинки с пряжей, радостно вскричала Мими. – Я ж его специально спрятала, чтобы не потерять.
– Чертова курица! – прокричал мсье дʼЭон, сбежав вниз по лестнице. – Надо же было догадаться положить важное послание в корзину. Видит Бог, я сегодня же выгоню тебя из дома.
– Но, мсье… пожалуйста, – взмолилась Моник, скривив смазливое личико. – Куда же я пойду? Темень на улице, да и вон дождь начался. У меня нет другого дома, кроме вашего… Пожалуйста, не выгоняйте! Господом заклинаю вас… господин де Бомон!.. Мадам!.. умоляю, затупитесь!
Служанка упала на колени перед Франсуазой и, вцепившись в ее ноги, продолжала голосить.
– Ну полно, полно причитать! – похлопала ее по плечу хозяйка. – Мсье де Бомон… Луи, не время для бурных эмоций. Давайте лучше прочтем письмо, это сейчас гораздо важнее, не так ли?
Хмуро посмотрев на жену, адвокат выхватил письмо из дрожащих рук Моник и, вскрыв конверт, пробежался по нему глазами.
– Черт подери! – невольно воскликнул он.
– Прекратите богохульничать в доме! – потребовала Франсуаза, жестом приказывая Мими подняться. – Я не раз просила вас об этом. Из-за вашей несдержанности гореть нам всем в Аду.
– Франсуаза! – сменив гнев на милость, возрадовался Луи. – Моя дорогая жена!
Отбросив письмо в сторону, он подбежал к супруге и, подняв ее на руки, закружил по передней. Шарль и Мими недоуменно взирали на эту странную картину, не в силах понять, что, собственно, приключилось.
– Наконец все наши беды позади! Вам, мадам, больше не придется экономить каждое су и штопать разорванную одежду. У нас будет экипаж, мы поедем в Париж… Вы же так об этом мечтали! Уволим бестолковую курицу и возьмем вам настоящую, хорошо обученную камеристку.
– Погодите… погодите! – мадам де Бомон бросила на мужа полный недоумения взгляд. – О чем вы говорите? Какой экипаж, какая камеристка, какой Париж? Вы сошли с ума!
– Да, сошел… от любви к вам, мадам, – продолжая кружить жену, пропел адвокат.
– Луи, достаточно, – скомандовала Франсуаза, – отпустите меня! У меня кружится голова. Мими, дай мне воды.
– Слушаюсь, госпожа.
Служанка, подхватив юбки, понеслась на кухню выполнять распоряжение мадам дʼЭон, которая тем временем, опираясь на руки мужа и сына, прошла в гостиную. С трудом сев в кресло возле горевшего очага, она обратила взор на адвоката и произнесла:
– А теперь, когда вы немного успокоились, сударь, извольте объяснить все по порядку.
– Конечно, сударыня.
Он вернулся в холл и поднял письмо.
– Вот, читайте, – протянув его, проговорил Луи.
Франсуаза схватила лист и пробежала глазами написанное. В отличие от мужа, на ее лицо молниеносно легла печаль.
– Матушка, с вами все в порядке? – забеспокоился Шарль, опускаясь перед ней на колени. – Вы побледнели. Что случилось?
– Все хорошо, – продолжая читать, отозвалась та.
Мадам де Бомон смахнула набежавшую слезу и положила письмо на колени.
– Мой милый мальчик, – погладила его по щеке женщина, – мне тяжело сообщать тебе эту грустную новость.
– Ничего она и не грустная, – буркнул адвокат, похлопывая по спинке кресла. – Лучше и быть не может!
– Я повторю, дорогой, – не обратив внимания на слова мужа, ответила Франсуаза, – это ГРУСТНАЯ новость для всех нас. Два дня назад скончалась твоя двоюродная бабушка.
– Старая карга и так слишком долго коптила небо, – проворчал де Бомон, хмыкнув.
– Имейте хоть какое-то уважение к покойной, сударь! – взорвалась мадам дʼЭон. – В конце концов, это ЕЙ вы обязаны тем состоянием, которое одурманило вам голову.
Пожав плечами, Луи отошел в сторону.
– Итак, графиня Жуаньи скончалась, оставив нам все свое состояние. Теперь ты сможешь учиться в самом лучшем колледже в Париже.
– Вот уж нет! Я все решил, – перебил ее муж. – Он завтра же пойдет в подмастерья к господину Камбре и будет…
– Мой сын, Шарль Женевьева Луи Огюст Андре Тимоте дʼЭон де Бомон, будет учиться в колледже Мазарини, сударь, хотите вы этого или нет! – сухо констатировала Франсуаза. – Или я сегодня же пойду к отцу Дезире на тайную исповедь и расскажу обо всем. О той тайне, благодаря которой нам всем гореть в Аду, ибо никакие праведные дела не смогут искупить наш грех.
– Хорошо, – вмиг поникнув, проговорил ее супруг. – Делайте так, как сочтете нужным, мадам.
Покинув гостиную, мсье де Бомон поднялся в свою комнату и заперся на ключ. Секрет семьи висел над ними точно Дамоклов меч. Тень этой тайны преследовала их днем и ночью. Опустившись на кровать, хозяин дома обхватил руками голову и застонал.
– Чертовы деньги… чертовы деньги… Господи, прости меня!
[1] Религиозное течение – янсенизм –течение в католицизмеXVII-XVIII веков, зародившееся и получившее наибольшее распространение во Франции. Основатель Корнелий Янсений – нидерландский католический богослов.
[2]Лоу хотел заменить монеты банковскими билетами.
[3]Франсуа де Пари – французский католический диакон и богослов, сторонник янсенизма, затворник и аскет.
[4]«Именем короля Богу запрещается совершать чудеса в этом месте».
[5]Длительный военный конфликт, вызванный попыткой ряда европейских держав оспорить завещание австрийского императора Карла VI. На протяжении восьми лет стороны пытались расчленить значительные владения Габсбургов в Европе.
[6]Жан-Жак Амело де Шатию – французский политик, министр иностранных дел Франции.