Украденное детство

   Марина Линник – автор многочисленных историко-приключен­ческих романов, но ее новая книга написана совсем в ином жанре. В нее вошли реальные истории простых людей, ставших непосредственными свидетелями трагических исторических событий и переживших весь ужас Второй мировой войны. Варшавское гетто, оккупация, блокадный Ленинград, жизнь в тылу, детские приюты и концлагеря… Эта книга о тех, кого война лишила семьи, детства, нормальной жизни, но не силы духа. Война рано сделала ребятишек взрослыми, воспитав в них недетскую смелость, способность к самопожертвованию, к подвигу во имя Родины, во имя Победы.

Отрывок из повести
«Украденное детство»

Студеная пора закончилась и началась весна. А вместе с ней пришли и новые беды. Успешное наступления наших войск привело к тому, что немецкое командование приняло решение перевести гражданское население, то есть нас, подальше в тыл.
– Эй, встать! – услышали мы однажды ранним утром. – Встать! Встать!
– Чего так рано? – проворчала пожилая женщина, которая расположилась на том месте, где раньше спала тетя Клава с детьми. – Не кормят толком, ироды. Мы работаем точно проклятые с утра до ночи. А теперь еще и спать не дают. Гниды!
– Тише ты, – прошептала другая наша соседка. – Еще услышат, проблем не оберешься.
Но та в ответ только хмыкнула и продолжила ворчать себе под нос.
– Да замолчи! – многозначительно поглядев на женщину, сквозь зубы произнесла наша мама. – Из-за тебя не слышно, что надзиратель говорит.
А между тем немецкий офицер через переводчика продолжал вещать:
– …по приказу нашего фюрера было решено отправить вас в тыл. Выходить по очереди и строиться поодаль от барака. Быстро!
– Это еще чего выдумали? – ахнула соседка справа. – Да неужто словно скот погонят нас в Германию?
– Еще как погонят. Им нужна бесплатная рабочая сила. Рабы! – буркнула в ответ пожилая женщина, повязывая платок и собирая жалкие пожитки. – Но можешь успокоиться, не все «удостоятся» этой участи.
– То есть как? Кого-то отпустят?
– Ты дурна иль блаженна, понять не могу? Кто тебя отпустит? Из плена можно уйти лишь на тот свет!
– Что же нам делать? – растерянно глядя на нас, проговорила мама. – Без санок…
– Ничего, мы пойдем сами. Да, Варюша? – как можно бодрее отозвалась я.
– Дя, – кивнула головой сестричка, не понимая, о чем идет речь. – Я есть хосю!
Мама потрепала Варину щечку и прошептала:
– Потерпи, милая. Что-нибудь придумаем.
Но что можно было придумать, находясь в плену, под пристальным взглядом охраны? Сказать по правде, лишь сейчас я начинаю понимать, что чувствовала мама в те страшные дни. Господи, мамочка, дорогая, каким образом ты перенесла весь тот кошмар? Я не представляю, какой надобно было обладать силой, чтобы выжить в тех условиях, подбадривая двух малолетних детей и отдавая им все без остатка, и не сойти с ума от страха за их жизни.
Цепочка пленных была настолько длинной, что растянулась до самого горизонта. Немецкая охрана и надзиратели из предателей шли по бокам и подгоняли пинками и ударами прикладов в спины еле бредущих женщин и детей. Охранники вели себя очень нагло, особенно во время временных стоянок. На ночлег нас размещали в деревенских избах на полу или в хлеву, на соломе. Молодых женщин куда-то уводили на несколько часов, а когда те возвращались, то вид у них был жалкий и потерянный. Нашу маму тоже увели на второй стоянке. А когда она вернулась, то долго тихо плакала, обняв нас.
– Мама! Где ты была? – спросила я ее на следующее утро.
– Вот, за гостинцем вам ходила, – нехотя ответила она, протянув нам шоколадку. – Ешьте! Ничего другого сегодня не предвидится, видимо.
Мы сильно голодали. Если в лагере нас хоть как-то кормили, то сейчас не давали и той толики, поддерживавшей в нас жизнь. В деревенских домах, где мы останавливались, хозяева сами бедствовали. Но все же старались что-то дать в дорогу: кто луковицу, кто репу, кто сухарь. Добрые люди, увидев муки матери, несущей на себе Варю, которой было не под силу идти самой по двадцать километров в день, дали нам санки, чем значительно облегчили нашу жизнь.
Наконец, мы прибыли в Кингисепп. Распределив нас в созданном в окрестностях города концлагере, немцы дали нам трехдневный отдых. Уверена, что если бы не это, то до следующего пункта назначения не дошел бы никто. Все пленные буквально валились с ног от усталости и хронического недоедания. После десяти дней голода горячая мутная похлебка, выдаваемая каждому раз в день, показалась нам самым вкусным блюдом из всех, что мы ели раньше.
Современным детям такое заявление покажется странным, тем не менее, чтобы почувствовать вкус пищи и узнать ее цену, необходимо испытать настоящий голод: жуткий, неутолимый, мучительный голод!
На четвертые сутки нас опять подняли ни свет ни заря.
– Быстро, быстро! – торопили нас кровопийцы. – Строимся! А ну, не зевать!
– Мамочка, – заплакала Варюша, – не хосю идти. Не хосю! Хосю есть!
– Милая, – ласково, но настойчиво произнесла мама. – Если мы сейчас не пойдем, то нас убьют.
– Варька, не хнычь! – через силу подбадривала я сестру. – Смотри на меня!.. я же не плачу! Давай руку и пойдем!
– Понеси меня! Возьми на ручки! – дергая маму на юбку, канючила уставшая Варя.
Мама тяжело вздохнула и протянула руки к дочери.
– Сашенька, возьми наши вещи, пожалуйста… Идем, скорее, а то охранник уже смотрит в нашу сторону. Как бы беды не случилось… Пойдем, пойдем!
И мы торопливо направились вслед за остальными пленными, которые уже покинули барак.
Нас на самом деле гнали, словно бессловесный скот. Германия нуждалась в бесплатной рабочей силе. Немецкое руководство полагало, что пройти через всю Европу смогут только самые сильные и выносливые. Следовательно, оставшиеся в живых стали бы самым подходящим материалом для работы на заводах, фабриках и фермах. Такой вот своеобразный естественный отбор.
Через две недели нелегкой дороги мы очутились в окрестностях города Гдова, где изнуренные и истощенные люди надеялись передохнуть и набраться сил, как это было в Кингисеппе. Но судьба посмеялась над нами, словно испытывая на прочность.
– Почему мы остановились? – слышала я ропот со всех сторон.
– Ты спрашиваешь, почему? Раскройте глаза! Дальше дороги нет.
– А что случилось?
– Мост через реку взорван. Никак, наши постарались. Так им, гадам, и нужно.
Я отошла немного в сторону, чтобы взглянуть на то место, где раньше стоял мост, а сейчас виднелись лишь руины. То, что я увидела, поразило меня: перед нами несла стремительные воды с огромными кусками льда широкая река.
– Мамочка, а как же мы пройдем через реку, если моста нет? – задала я вопрос, вернувшись обратно.
– Не знаю, – прижимая к ноге Варю, ответила она.
Мама с тревогой смотрела на немцев и надзирателей, которые силой принялись загонять людей прямо в бурный поток, заставляя их идти вброд. Однако уставшие люди, до сих пор покорно сносившие издевательства и муки, вдруг оказали яростное сопротивление. Не помогало ничего: ни побои, ни угрозы. Пленные упорно отказывались лезть в ледяную воду. Женщины голосили, захлебываясь слезами, им вторили испуганные дети. Тогда немецкие офицеры пошли на отчаянный шаг и принялись расстреливать упрямцев за неповиновение. Это возымело действие, и народ ринулся в бушующие воды. Некоторым удалось перебраться прямо по льдинам на противоположный берег, но многие срывались с кусков льда и падали прямо в студеный поток, который мгновенно поглощал свои жертвы. Колонна растянулась вдоль берега на многие метры. Все искали способ перебраться через реку.
– Мамочка, мы же не пойдем туда? Правда? – испуганно посмотрев на нее, спросила я.
– Сашенька, у нас нет выбора, – печально ответила она.
– Но мы же погибнем! – заплакала я. – Нас унесет река. Посмотри, как быстро плывет лед. К тому же вода очень студеная… Давай не пойдем? Пожалуйста!
– Дя, мамоська, позялуйста! – вслед за мной начала причитать сестренка.
– Мои милые, дорогие, – встав перед нами на колени и поочередно целуя наши мокрые щеки, зашептала мама. – Я очень… очень люблю вас, мои славные девочки. Вы не просто мое сокровище, вы – моя жизнь!
– Мы ведь не пойдем? Да? – не унималась я.
– Сашенька, девочка моя родная, мы не можем отказаться. Ну, никак! Пойми же! Ты же видела, что эти изверги сделали с теми, кто отказался подчиниться их приказам.
– Ну и пусть! Меня все равно унесет.
– Нет, не унесет, – взяв меня за руку, ответила мама. – Я буду рядом. И Варя будет рядом. Мы – одна семья. Запомни это крепко. А семья поддерживает друг друга во всем. Ты поняла?
Я закивала головой, размазывая грязной рукой слезы по щеке.
– Ну что, идем? – вопросительно посмотрев на меня, спросила она.
– Да, – неуверенно ответила я, покосившись на немца с автоматом…